…Наша же трасса ведет в Гусь-Железный, а затем в Касимов. Вот этот-то Гусь-Железный и компенсирует нас за скучноватые Спас-Клепики и Туму. Но какая контрастная эта компенсация!
        В самом наименовании «Гусь-Железный» уже чувствуется что-то суровое, хотя оно произошло от естественной причины: местные почвы богаты железной рудой и здесь в XVIII веке возникло чугунно-литейное производство. Инициатором явился «возникший из ничтожества» тульский делец, позднее дворянин Андрей Баташов, у которого работало до тысячи крепостных. Это он, Андрей Баташов, своими жестокостями и придал Гусь-Железному не только зловещий оттенок, но и широкую известность, что отразилось в романе П.И.Мельникова-Печерского «На горах». Вообще же здесь на память приходит купринский «Молох», возникший, может быть, не без влияния легенд о Баташове. Ведь А.И.Куприн некоторое время жил и работал в здешнем лесничестве, где им написаны рассказы «Болото», «Мелюзга» и другие. Здесь же он пишет свою знаменитую «Олесю».
        Так или иначе, но через те места, в которых мы очутились, как бы пролегает невидимая, но весьма ощутимая грань: там, в Солотче, — хлеборобная древняя Русь, Есенин, Паустовский; здесь, в Гусь-Железном, — фабрично-заводская Россия, Куприн, «Молох».
        Считается, что памятниками баташовских времен в Гусь-Железном являются большой барский дом, громадная белокаменная плотина и столь же громадная белокаменная Троицкая церковь. Эти данные нуждаются в проверке. Баташовской постройкой можно считать плотину. Она служила запрудой реки Гусь и сдерживала большой напор воды. Еще лет пятнадцать тому назад ее можно было видеть хотя и не в первозданном величии, но, во всяком случае, с монументальными обелисками, придававшими ей далеко не производственный вид. Теперь это замечательное, даже уникальное для Рязанщины произведение архитектурного и инженерного искусства конца XVIII века служит мостом для проходящего по нему шоссе...
        Усадебный дом относится к концу XVIII — началу XIX века. Этот длинный-длинный «сундук» с более чем скромным портиком как бы олицетворяет баташовскую деловитость. С домом, точнее, с его протяженностью, связана легенда о том, что концы его выходили в разные губернии — Рязанскую и Владимирскую — и это позволяло жестокому заводчику быть недосягаемым для административных властей. К дому примыкал большой сад, обнесенный высокой (5—7 м.) стеной и разделенный на три части. Одна из них носила многоговорящее страшное название «сад ужасов» ... До настоящего времени, еще сохранились остатки этого мрачного сооружения.
        Легенда приписывает Баташову и постройку Троицкой церкви — гигантского белокаменного двухсветного храма с купольным восьмериком и колокольней. Легенда на поверку оказалась не совсем точной. При Баташове храм был заложен (в 1802 г.), но до смерти заказчика (в 1825 г.) доведен только до купола, а трапезная и колокольня — до карниза. Правда, в храме уже совершалось богослужение, однако окончен он был в 1847—1868 годах. Так или иначе, но по основной части здания вполне можно составить представление о том, какими архитектурными идеалами вдохновлялись и заказчик и автор проекта. Они лежали в области средневековой замковой архитектуры. Троицкая церковь производит именно такое впечатление. Она колоссальна, как будто перед нами не сельский храм, а городской собор. Как уже сказано, церковь сложена не из кирпича, а из белого камня и, что самое интересное, она сочетает в себе черты барокко, классицизма и псевдоготики. От барокко идет ее сложный облик с полукруглыми выступами, скошенными гранями, нишами, что напоминает композицию Воскресенской церкви в Почепе Черниговской области, строенную Деламотом (1765—1771); от классики — спокойное завершение, ясный по форме купол; от псевдоготики — стрельчатые проемы, фронтоны — «закомары» граней восьмерика, сдвоенные колонки (вспомним рязанский собор), фиалы. Во второй половине XVIII века любили такие романтические образы. Но в Троицкой церкви все это носит характер некой модернизации. По-видимому, венчающие части постройки (шпиль колокольни, шпиль и фиалы восьмерика) пострадали и были заменены маловыразительными главками. Предлагаемая графическая реконструкция (С.В.Чугунов) сразу возвращает памятнику его истинный образ.
        Высказывается мнение, что храм строил касимовский архитектор И.С.Гагин, но его нельзя принять безоговорочно. Гагин работал в начале XIX века и был убежденным «ампирником» (см. ниже). Можно допустить, что Гагин вел постройку, но, конечно, не по своему проекту. Не был ли причастен к нему В.И.Баженов? Он работал для Баташова в Москве. Почему бы ему не составить проект и для баташовского храма в Гусь-Железном? Решение восьмерика Троицкой церкви, грани которого завершаются стрельчатыми фронтонами, врезающимися в купол, напоминает аналогичный прием, примененный М.Ф.Казаковым в Петровском дворце. Но, вообще говоря, аналогию баташовскому храму указать невозможно. Своим «средневековым духом» эта постройка как бы возрождает то увлечение псевдоготикой, которое имело место и «при дворе» и в кругах разных именитых вотчинников в конце XVIII века. Оно захватило рязанских помещиков и предприни­мателей, даже стало для них своего рода признаком просвещенности, и нас еще ожидают впереди встречи с этим любопытным явлением.
        Покинув на некоторое время кольцевую автотрассу, заглянем в так называемый Гусевский Погост, что находится в 5—6 километрах к югу на берегу реки Гусь, недалеко от ее впадения в Оку. Происхождение Погоста неизвестно. В старых документах он пишется «Гуский» и даже «Гуський», в XVII веке имел уже две деревянные церкви и свой торг, заведенный противозаконно «оприч Касимова», о чем касимовский царевич Сеит-Бурхан Арасланович «бил челом» царю. Здесь сохранился целый «куст» интересных памятников архитектуры XVIII—XIX веков — две церкви, колокольня и часовня. Они группируются очень тесно и с реки выглядят так, как будто каждый из памятников «демонстрирует» свою историческую эпоху — древнерусскую, классическую и «век девятнадцатый — мятежный, строгий век» (слова Я.П.Полонского). Конечно, архитектурно-художественного единства от такого соседства ожидать трудно, и то, что мы назвали «кустом», правильнее было бы назвать «разнотравьем». Но ведь и в разнотравье есть своя прелесть. Есть она и в нашей тесной группе памятников и особенно ощущается поздно вечером, когда здания воспринимаются силуэтно. Тогда разномасштабность и разноконтурность храмов и колокольни создают мягкую, даже изящную композицию.
        При обычном освещении в основном диссонирует, конечно, колокольня. Построенная в 1829 году, она полностью находится вне позднего ампира, хотя это было время его расцвета. Можно даже говорить о каком-то «возрождении» барокко, до того живописно замаскированы колоннами углы четвериков, а сами колонны осложнены сочными постаментами, импостами, раскреповками. Верхние колонны и вовсе встроены в выемки углов. Кроме того, колокольня, что совсем уже необычно, осложнена фигурными барельефами. Восемь фигур неизвестных святых, возможно «отцов церкви», размещены по сторонам арок, словно перейдя сюда со стен Дмитриевского собора во Владимире. Обильные зубчатые карнизы, фиалы, вазоны довершают впечатление живописности, граничащей с пластической перегруженностью, что, впрочем, не лишает колокольню, особенно ее верхний ярус, оригинальности. Словом, гусь-погостская колокольня, пожалуй, не менее своеобразна, нежели Троицкая церковь — «собор» в Гусь-Железном. Путник будет вознагражден, если посетит этот «угол». К тому же, мы поспешили и ничего еще не сказали о других «членах» усть-погостского комплекса.
        Кубическая с пологим куполом Никольская церковь (1771) с тремя ярусами окон представляет композицию XVII века, но в новом барочном или ранне-классическом уборе. По силе воздействия преобладает все же старое. В образе храма еще живет эстетика древнерусского посада. Другая, Преображенская церковь с двумя приделами, начата в 1734 году, но закончена чуть ли не в конце 1820-х годов. До половины окон она выложена белым камнем. Ее образ идет от нарышкинских композиций («восьмерики на четверике»), но вместо стройного устремления восьмериков ввысь видно какое-то расползание главного восьмерика, на котором второй восьмерик становится похожим, скорее, на барабан главы, настолько он легок. Мотив строенных низеньких колонок на ребрах восьмерика, и особенно соединение их плоскими арками с соседними пучками колонок — тоже необычны и как бы «самодеятельны». С колокольней храм соединен трапезной во второй половине XIX века, причем трапезная сделана очень широкой. Дух архитектурной «самодеятельности» вообще очень сильно выражен в погостской группе памятников. Чистоты стиля здесь нет и в помине, зато есть самобытность.
        Оригинальность сохранившегося архитектурного ансамбля стала основанием того, что для гусь-погостского комплекса разработан специальный проект сохранения и органического введения его в «новую архитектурно-пространственную систему», под которой следует подразумевать расположившуюся здесь большую усадьбу совхоза «Бельковский». Это достигнуто очень простыми средствами, напоминающими то, о чем мы говорили выше в связи рязанской колокольней. Прямая улица, идущая от культурно-административного центра поселка к реке, ориентирована так, что замыкается архитектурным комплексом XVIII — начала XIX века, вокруг которого образуется вторая, более широкая площадь, сливающаяся с набережной. «Таким образом, современный общественный центр поселка служит композиционным «противовесом» старинному архитектурному ансамблю, замыкающему перспективу центральной улицы с противоположной стороны и соединенному с живописным парком, спускающимся к реке Гусь».
        Гусь-погостские церкви проектируется превратить в краеведческий музей. Соседство его с таким колоритным историко-художественным памятником, как бывшая баташовская «крепость», надо полагать, даст материал для яркой экспозиции.
        После трех рассмотренных памятников затерявшаяся среди них часовня XIX века выглядит эклектично, хотя в науке этот «русский стиль» называют «реализмом в архитектуре». С такими сложными впечатлениями мы и подъезжаем к городу Касимову. Здесь не обойтись однодневной остановкой, Касимов — не только второй по величине населения город Рязанской области, не только хранитель больших архитектурно-художественных ценностей, но и древняя столица всей Мещерской стороны до включения ее (вместе с Рязанским княжеством) в московские границы. Это наложило особую печать на облик города.
        Хотя путешественник уже немного привык к разным художественным неожиданностям, но в Касимове он встречает нечто такое, что выходит за рамки русского искусства: среди города стоит... мечеть, а при ней — минарет! Сама мечеть — постройка конца XVIII века, но она сооружена на старом основании мечети XV века. В XV веке рядом с мечетью был построен и минарет. Он сохранился до наших дней без существенных переделок, и его массивный, сложенный из «дикаря» цилиндр с верхним малым цилиндром и куполом очень выразителен. Внутренняя винтовая лестница ведет на верхнюю площадку, откуда открывается изумительный вид на окрестности. Если не считать некоторых построек самой Рязани, — перед нами древнейший (из сохранившихся) памятник монументальной архитектуры Рязанщины. Собственно говоря, когда в XV веке строились мечеть и минарет, город Касимов (до 1471 г. он назывался Мещерский Городец или просто Городец) считался не рязанским, а московским. Он был пожалован московским князем Василием II (Темным) беглому казанскому царевичу Касиму, который, таким образом, стал нести охранительную службу на восточном рубеже Руси. Ее продолжали нести и преемники Касима («касимовское царство» просуществовало до 1681 г.), от которых сохранилось два мавзолея — XVI и XVII веков, так что татарское ядро касимовской архитектуры довольно значительно. Если в белокаменных минарете и мавзолее XVI века (Шах-Али-хана) еще чувствуются национальные мусульманские вкусы, то про кирпичный мавзолей XVII века (Авган-Мухаммед-султана) этого уже не скажешь. Конечно, форма мавзолея не русская, но обратим внимание на то, как она трактована. Оформление входа, оконных проемов, различные пилястры, карнизы — ведь все это прямо взято у русской архитектуры XVII века. А может быть, и из касимовской? Правда, от XVII века в Касимове не сохранилось каменных построек. Интересно, что и самая ранняя из сохранившихся Богоявленская (Георгиевская) церковь 1700 года стоит на дальнем краю Касимова, там, где находился некогда Городец-Мещерский. Пройдем туда, чтобы на возвратном пути ознакомиться с русскими достопамятностями города в историческом порядке (Касимов расширялся с востока на запад).
        Богоявленская церковь имеет столь развитые, даже роскошные формы, что воспринимается не как начало касимовского зодчества, а как его продолжение. В традиционной композиции храма хочется отметить очень своеобразный верх в виде двухъярусного аттика, по низу которого пропущен ряд узорных полукружий. Эти полукружия напоминают знаменитые «раковины» Архангельского собора Московского Кремля. Аттик придал обычному, посадскому храму особую торжественность, приподнятость. Очень хороша колокольня храма с встроенными угловыми колоннами и изящным завершением. Она несомненно лучше гусь-погостской, стиль барокко говорит в ней вполне профессиональным языком. Здесь же встречаемся с одной исторической неожиданностью: за алтарем Георгиевской церкви находится могила небезызвестного И.А.Балакирева — «доверенного слуги» Петра I, который с легкой руки К.А.Полевого вошел в историю как придворный шут.
        Начавшись довольно поздно, касимовская архитектура в XVIII веке все еще не обрела своего «языка». После развитых форм Богоявленской церкви мы вдруг встречаемся с таким скромным произведением, как Никольская церковь (1703—1705) на Пионерской площади. В ней много поэтичного, но для начала XVIII века это все же архаизм. Удивительно, что подобные произведения возникали еще в середине XVIII века, как, например, Благовещенская церковь (1740) на Соборной площади. Успенская церковь (1775) на той же площади возвращает нас к... Богоявленскому храму начала века. У нее такие же декоративные «раковины», но от стройности Богоявленской церкви нет и помину. Только в 1753—1765 годах возникает Троицкая церковь (площадь Свердлова), в которой зодчие наконец-то отказались от посадской кубической композиции и перешли к уже известной нам композиции «восьмерик на четверике». Но восьмерик очень низенький, в силуэте храма доминирует купол с маленьким барабаном. После «взлетного» силуэта Богоявленской церкви это тоже говорит о явном стремлении касимовских зодчих не к небу, а к земле. И вряд ли это случайно. Касимов — город очень земных практических интересов. Недаром здесь в конце XVIII — начале XIX века расцвело творчество местного изобретателя-самоучки И.С.Гагина, который занимался и фарфоровым производством, и историей, и механикой. Отсюда был один шаг до архитектуры, и ей Гагин отдал много сил.
        Соборная площадь Касимова — это в значительной степени плод творчества Гагина. Он разработал ее генеральную планировку, оформил вход в виде полукруглой колоннады, построил торговые ряды (1830-е гг.) — памятник далеко не заурядный, заставляющий вспомнить торговые ряды в Суздале. Творчеству Гагина принадлежит также «Петровская застава» — ампирные колонны при въезде в город со стороны реки Оки.
        Дух времени как нельзя лучше способствовал развитию у Гагина и у других касимовских зодчих того практицизма, о котором говорилось выше. Начало XIX века — это время перестройки древних русских городов по новым, екатерининским регулярным планам. В Касимове это вызвало такой же прилив архитектурной энергии, как и в Рязани. И, может быть, даже еще более, так как Касимов был городом очень крупных предпринимателей, разбогатевших на оживленной торговле.
        Так или иначе, но, приехав в Касимов, налюбовавшись открывающимися из него красивыми видами на Оку и заокские дали, мы прежде всего поражаемся большому числу великолепных классических построек. Конечно, говоря так, мы учитываем, что Касимов — это не Москва и даже не Рязань, но как раз именно потому-то классические особняки и особнячки Касимова производят неизгладимое впечатление. Один из пишущих эти строки был первый раз в Касимове почти четверть века назад, но это первое впечатление до сих пор живет в форме... классических особняков.
        Наиболее ранние классические дома Касимова возникли еще до торговых рядов Гагина и на той же Соборной площади. Здесь прежде всего надо назвать дом купца Губина, угол которого, выходящий на Соборную площадь, трактован в виде ротонды, это был любимый прием рязанских архитекторов, но в Касимове он появился, по-видимому, не позже, а одновременно, так как дом Губина датируется XVIII веком. Запомним этот прием. Он встретится нам в Касимове еще не раз.
        Более строг дом Наставина (1813) на той же Соборной площади, пожалуй, один из изящнейших образцов подобного типа.
        Для архитектуры начала XIX века далеко не безразлично, что она стояла лицом к улице, к площади. Отсюда — протяженность фасада, что в свою очередь вызвало необходимость «собирания» его в центре. Композиция дома Наставина тоже еще не ампирная, а «классическая». Она идет от усадебной архитектуры XVIII века. Такова, например, центральная часть барского дома в селе Никитском между Москвой и Рязанью. Очень близок к дому Наставина деревянный особняк Херасковых в Рязани, построенный, однако, после 1838 года. В дальнейшем такая схема фасада (но без колонн) будет излюбленной в провинциальной архитектуре. В Касимове она представлена домом на улице Воровского. Вместо колонн здесь введены пилястры, балкон же вынесен на кронштейнах.
        В Касимове можно увидеть, как изящная, легкая композиция типа дома Наставина постепенно «тяжелела» и «заземлялась». В одних случаях колонны возводились только до линии общего карниза и верхняя часть портала с мезонином за ним превращалась, по существу, в чердачное помещение. Таков дом Шемякина (позднее — Кастрова), построенный в 1844 году на Набережной улице. Изменения в его архитектуре можно связать с возвратом к усадебной планировке: дом выходит не на улицу, а стоит в глубине двора.
        В других случаях мезонин совсем ликвидировался, портик устраивался в один уровень с зданием, что несомненно больше сливало постройку с соседними домами. Лучший пример в Касимове — дом Барковых (до 1830  г.) на Новом посаде. Впрочем, это могло явиться результатом перестройки дома в 1830-х годах. Так или иначе, но все это вело от классицизма к ампиру, для которого характерна именно горизонтальная протяженность, своего рода «ранжирность». Эти черты достигли своего апогея в торговых рядах Гагина. Но, как и в Рязани, строгость настоящего ампира, видимо, не отвечала вкусам касимовских меценатов. Настоящего ампира в Касимове даже меньше, чем в Рязани. И когда мы говорим о касимовских «ампирных» впечатлениях, то берем слово «ампир» в кавычки. Как и в Рязани и, может быть даже еще больше, в Касимове любили более мягкие и поэтичные композиции, с ротондами на углах, ранним примером которых является упомянутый выше дом Губина. Их можно условно называть и раннеклассическими и позднеампирными, так как оба эти явления имеют немало общего в смысле пластического понимания архитектурного образа. Известным отражением их можно считать архитектуру Ильинской церкви (1811—1848) на Старом посаде. Это и не классицизм и не ампир, а что-то среднее. Но зданию нельзя отказать в высоком профессионализме.
        Гражданских построек «ампирно-классического» стиля в Касимове довольно много, и перечисление их грозит превратить наш рассказ в сухой реестр. Но к чему перечислять их? Ведь кроме даты и названия «хозяина» это ничего не даст. Дату же и самому можно определить почти безошибочно — все это первая половина XIX века. Остальное говорит само за себя: в Касимове, как и в Рязани, любили не чистый, строгий ампир, а его смягченный вариант. Смягчающими началами были либо ранний классицизм, либо поздний ампир. Отсюда идут закругленные (ротондальные) углы, раскреповки, декоративные впадинки и прочие архитектурные «интимности».
        Вторая половина XIX века архитектурно ничем не обогатила Касимов, хотя здесь есть большая постройка рязанского губернского архитектора Н.И.Воронихина, известного нам автора верхних ярусов рязанской колокольни.
        Николай Ильич Воронихин — фигура любопытная. Сначала его отождествляли с знаменитым Андреем Воронихиным, автором Казанского собора. Затем признали, что они не более, как однофамильцы. Оказалось же, что Н.И.Воронихин был племянником Андрея Воронихина и именно к Н.И.Воронихину перешел архив дяди после смерти. Это и дает ключ к пониманию композиции касимовского Вознесенского собора, построенного по проекту Н.И.Воронихина в 1854—1862 годах. Его пятишатровая схема воспроизводит (в огрубленной форме, конечно) один из проектов Андрея Воронихина для храма Христа Спасителя в Москве. Увы, Н.И.Воронихин не обладал и половиной дарования своего талантливого дяди. Его Вознесенский собор интересен тем, что это один из последних отзвуков древнерусских архитектурных образов. Любопытно так­же, что в центральной церковной постройке города применены... татарские декоративные мотивы. Уж не думал ли Н.И.Воронихин о «стирании национальных различий»?
        Достопамятности Касимова далеко не ограничиваются сказанным. Если провести здесь несколько дней, то все они будут заполнены интересными «открытиями». Советуем совершить небольшое путешествие в село Телебукино, что расположено по ту сторону Оки и немного выше по течению. Здесь находилось имение А.Н.Оленина, ставшего в 1817 году президентом Академии художеств. В Телебукине сохранилась стройная Преображенская церковь классического стиля, начатая постройкой еще в 1807 году. Если бы она была вовремя окончена, то рязанская архитектура несомненно обогатилась бы незаурядным художественным памятником. Но постройка, как это нередко бывало в провинции, затянулась на несколько десятилетий (до 1849 г.!), и в образе храма сказалось снижение вкуса. Ротонда с каким-то «обсерваторским» куполом кажется слишком обуженной, пластика ее совсем лишена выразительности. Автором постройки считается уже знакомый нам И.С.Гагин, но он скончался в 1844 году, значит, если у него «не хватило вкуса» для выработки гармоничного силуэта, то довершитель постройки и вовсе не мог поправить положения. Но все же Преображенская церковь вызывает высокие ассоциации. Типологически ее можно сравнить с «большим Вознесением» в Москве (у Никитских ворот), но стилистически она ближе не к ампирным, а опять же к раннеклассическим образцам, с их скругленными углами, как, например, у церкви в подмосковном Воронове (вторая половина XVIII в.). Итак, даже убежденный «ампирник» Гагин не удержался от уступок раннему классицизму — явление, типичное для всей рязанской классической архитектуры начала XIX века. Исключение будут представлять постройки В.П.Стасова, которые еще ждут нас далеко-далеко впереди.
        Прежде чем расстаться с уютным Касимовом, надо посетить замечательный местный музей 1), основанный в 1922 году А.А.Мансуровым и И.А.Китайцевым. Он расположен в бывшей мечети, и среди районных краеведческих музеев несомненно лучший. Здесь, в частности, собрано много картин художника Дьяконова-Мечанского — талантливого ученика В.А.Серова, так и оставшегося почти неизвестным (родился в соседнем селе Истомило). В какой-то мере он разделил судьбу другого ученика Серова — С.Г.Никифорова, работы которого экспонируются в Рязанском художественном музее. Оба они усвоили широкую смелую манеру своего учителя, и лишь драматическое стечение обстоятельств помешало им приобрести заслуженную известность.
        Итак, мы расстаемся с бывшей столицей «касимовского царства». Кольцевая дорога за Касимовом опять пересекает широкую Оку, на берегах которой находятся древние каменоломни, поставлявшие белый камень в Москву. Из лесной Мещеры мы переезжаем в лесостепную полосу, чтобы вскоре очутиться в третьей рязанской зоне — черноземной…
-----------------------------------
1) В настоящее время касимовский краеведческий музей расположен в двух зданиях - бывшем доме купца Алянчикова и бывшей мечети. Музей имеет богатую экспозицию и интересную экскурсионную программу, поэтому рекомендуется к обязательному посещению (прим. JD).
.